|
МЕЖДУНАРОДНЫЙ СБОРНИК НАУЧНЫХ ТРУДОВ МЕЖДУНАРОДНАЯ НАУЧНАЯ ИНТЕРНЕТ-КОНФЕРЕНЦИЯ «ЛЕСКОВИАНА. ТВОРЧЕСТВО Н. С. ЛЕСКОВА» |
|
|
|
Наш электронный адрес: leskoviana@list.ru |
|
ТЕЗИСЫ ДОКЛАДОВ
«ЛЕСКОВИАНЫ-2009» |
|
|
Расторгуева
Вера Сергеевна (Россия, г. Липецк) кандидат филологических наук,
доцент кафедры литературы Специфика
воплощения народного сознания в творчестве Н. С. Лескова XIX веку принадлежит открытие проблемы русского национального сознания. В
её решение внесли посильный вклад все участники литературного процесса XIX столетия. В
многоголосии мнений, точек зрения, концепций можно уловить одну общую идею. Суть
её в мифологизации народа, в естественной его религиозности. Как писал Ф. М. Достоевский,
русский народ любит и знает Христа бессознательно. Мысль о народе-богоносце была
самой утешительной мыслью XIX века, дающей оптимистическую уверенность в будущее национальной
истории. В народ верили представители самых противоположных течений: и
русские позитивисты во главе с Н. Г. Чернышевским, и русские универсалисты,
Л. Н. Толстой и Ф. М. Достоевский. Для русского писателя XIX века русский мужик – строитель жизни, движущая сила истории. Бессознательное в народе
воспринималось как спящее прекрасное начало, онтологически заложенное в
человеке, но народом, в отличие от дворянства, сохраненное в своей
первозданности. В. В. Зеньковский сближение
эстетического чувства с моральной сферой назвал эстетическим гуманизмом.
Несмотря на светский характер, эстетический гуманизм в основе близок
религиозности. Именно эстетический гуманизм сближал позиции таких, казалось
бы, идейных антагонистов, как Н. Г. Чернышевский и Ф. М. Достоевский, Н. А. Некрасов
и Л. Н. Толстой. Областью пересечения их точек зрения оказалась проблема
русского народа, его прекрасной онтологической сущности или бессознательной религиозности. Но насколько мысль о народе
соответствовала мысли самого народа? И как можно понять эту мысль, если все
признавали главенствующую роль бессознательного в поведении русского мужика? Впервые народ «заговорил» о себе в
прозе Н. С. Лескова. «Праведник» Иван Флягин жизненный путь начинает с того,
что противоречит логике религиозного сознания: он прежде ближнего возлюбил
коня. Выход из «золотой ночи» (образ из «Леди Макбет Мценского уезда»
функционирует на уровне авторской мифологемы, равной «золотому веку» Ф. М. Достоевского,
но с принципиально другим значением), первородной природной массы, лежит через
национальную память. Для Ивана Северьяновича это память о детстве в деревне,
о той атмосфере праздника, счастья, которые связаны с патриархальным укладом
жизни, одним из главных атрибутов которого является храм. Томимый
одиночеством в степи, он начинает молиться, обращаясь за помощью к неведомому
Богу, той таинственной сущности мироздания, которая чудодейственным образом
открывается герою в кризис. Это память индивидуальная и
национальная одновременно. Именно определение человеком себя как носителя национальной
памяти является первой ступенькой его выделения из природного организма, это
первый этап рождения личности в человеке. Для Лескова это ещё и пробуждение
религиозности в человеке, не воцерковлённой, а явленной самим естеством
жизни. Память души, память Бога для Лескова объяснить невозможно. Это можно
только чувствовать. Повзрослевший Иван Северьянович
Флягин опознает в себе таинственную силу любви к
ближнему. Она для Лескова является высшим проявлением религиозности, не
укладывающейся в рамки церковного учения. Таинственность связи таких понятий,
как человек – народ – родина – Бог лежит за гранью рассудочного знания
и не может быть объяснено логикой здравого смысла. Они и составляют память
сердца. Выпадение хотя бы одного звена из этой цепочки грозит для личности
самораспадом. Другой герой Лескова, Левша,
ставший символом национального характера, также неоднозначен и противоречив.
Флягин и Левша в художественном мире Лескова дополняют друг друга. Первый похож
на русского богатыря Илью Муромца, второй – его полная противоположность. Величественность
и неприглядность во внешнем виде одного и другого не определяют их
полярности, а являют собой целое. Богатырство Флягина определяется не столько
его физическими данными, сколько зрелостью духа. Внешняя неэстетичность Левши
не есть отражение его духовной незрелости. Противоречивость как эклектичность
сознания народного героя Лескова, его особая органичность не является продолжением
темы двойственности русского национального характера, хотя и не отрицает её.
Сложность простого с социальной точки зрения героя Лескова лежит в другой
плоскости. Его странствования по жизни, продиктованные не столько его волей,
сколько волей обстоятельств, заставляют героя неожиданно прозревать, мыслить.
И, изображая процесс становления сознания, находящийся вне интеллектуальных
усилий героя, а определяемый логикой самой жизни, Лесков создает органичного
героя, рождающегося из самой жизни, каким-то внутренним чутьем улавливающего
её непростую логику. В соприкосновении с историей этот «саморождённый» человек
оказывается внутренне защищённым от её хаотичности. Если
мудрость Флягина проявляется вне исторических катаклизмов и только позволяет
предчувствовать их, то мудрость Левши писателем специально раскрывается на
историческом материале: события сказа происходят между Отечественной войной
1812 года и Крымской середины 1850-х гг. Но история в «Левше» представлена
значительно шире как многовековое исторически сложившееся противостояние
европейской и российской государственности, национальных систем мышления. При всей исторической
опосредованности сюжета Лесков тем не менее в
заключительной главе предлагает видеть в своем произведении нечто большее,
чем изображение народного взгляда на историю, говоря, что перед нами «олицетворённый
народной фантазией миф» или «баснословная легенда», «эпос с человечкиной
душой». Все жанровые ассоциации относятся к архаическим формам сознания, по сути являются памятью о жанре, что позволяет автору
исторический контекст повествования ввести в контекст не только национальной,
но и общечеловеческой памяти. Внешние рамки повествования,
географическая и историческая конкретика в тексте значительно усложнены. В
7-й главе они достигают своего символического воплощения, благодаря введению
в текст описания иконы Святителя Николая. Мотивы храма, креста, камня, реки,
меча, сопровождающие это описание, восходят к архетипическим символам культуры,
знаменующим собой метафизический смысл жизни. Икона есть воплощение этого
смысла, суть которого в божественном единении разнородных элементов жизни. Стремление к духовному единению
(общечеловеческое) через преодоление разъединяющих обстоятельств жизни (национальное
как государственное) есть сакральная идея всего произведения. Подтверждением
этой мысли служит мотив тайны, вводимый в систему взаимодействия персонажей и
обнаруживаемый в речи автора в заключительной, 20-й главе. В ходе исторического развития человечество забыло свое первоначальное духовное знание и приобрело «механическое»,
прикладное. Но память об утраченном (своего рода
генетическая память человечества) как великая тайна человека о самом себе живёт
в его душе и напоминает о себе таинственными иррациональными прорывами духа,
нелогичным поведением, «органичной эклектикой». ____________________ @ Расторгуева В. С., 2009 Постоянный адрес этой страницы: http://leskoviana.narod.ru/2009/rastorgueva2009.htm |
|
